До 1980-х гг. глухие в Никарагуа жили изолированно друг от друга, а потому, фактически, не имели жестового языка, пользуясь для общения лишь мимическими жестами. После революции 1980 года новое правительство делало шаги для улучшения качества жизни глухих. Глухих детей, собранных в Манагуа (столице и крупнейшем городе Никарагуа) со всей страны, начали обучать жестовому языку. Однако вместо того, чтобы учить навязанный им язык, дети стали общаться между собой по-своему. Так в Никарагуа родился новый жестовый язык.
Отрывок из 6-й серии документального фильма «Эволюция» 2001 года (PBS documentary «Evolution», «The Mind’s Big Bang», Evolution: Birth of a Language).
| NARRATOR: Nicaragua, Central America. Managua. Here, as in other places of the world there are those who hardly have any language at all. Maria No Name… “Mary No Name“. Deaf since birth, she has been isolated all her life, both from the people who could help her and from others with her disability. Her friend, linguist Judy Kegl understands the depth of her isolation. The two can communicate just a little using simple and primitive gestures. | Никарагуа. Центральная Америка. Манагуа. Здесь, как и в других уголках мира, есть те, кто, можно сказать, вообще не знает ни одного языка. Мария Нонаме — Мэри Ноу Нейм (безымянная). Глухая с рождения, она всю жизнь была изолирована и от тех, кто мог бы ей помочь, и от таких же, как она, глухих. Ее подруга, лингвист Джуди Кегл, понимает глубину ее одиночества. Они могут немного общаться, используя лишь простые жесты. |
| KEGL: The first time I met her she was missing the ability to tell me who she was. She was missing the ability to tell me how old she was. She doesn’t know her name. In order to tell me who she was she had to take me home and show me the papers and pictures of her family. We had to share a context. She can tell me things… I can show you a bit. She can tell me what happened to her father. I asked her about her father dying, and she said “three“. Okay? What “three“ meant was he was shot three times. I know this from working with the other deaf signer who says he was shot in three places and that’s how her father died, right? Yeah. Right. And uh, you know, but “three“ is just not enough to give me access to the information that I would have needed had I not had prior knowledge about that. What she’s saying is… “I had a daughter that went away and got married and that was it. She never came back. I had a son that went away and I never heard from him again. You know, that’s it. I’m alone. That’s my life“. She was language-ready. The problem was, she didn’t get access to language within that critical period. And that critical window for learning language in the way that we learned it, is closed. |
Когда мы впервые познакомились, она на могла рассказать о себе, не могла сказать, сколько ей лет. Она не знает, как ее зовут. Чтобы объяснить мне, кто она такая, ей пришлось привести меня к себе домой и показать газеты и фотографии своей семьи. Нам было необходимо ввести друг друга в курс дела. Она может кое о чем мне рассказать. Я могу вам показать, как это происходит. Она может рассказать, что произошло с ее отцом. Я спросила ее о том, как умер ее отец, и она сказала «три». Хорошо. «Три» означает, что в него выстрелили три раза. От другого глухого я узнала о том, что ее отца ранили в трех местах, после чего он умер. Правильно? Да, все так. Как вы понимаете, «трех» не достаточно, чтобы получить доступ к информации, которая меня интересует, если у меня изначально нет никаких данных. Она говорит: «У меня была дочь, она сбежала и вышла замуж. Она не вернулась. У меня был сын, он сбежал и с тех пор ничего не сообщал о себе. Вот и все. Я одинока. Такая у меня жизнь». Она могла научиться языку. Проблема в том, что она не получила доступ к языку в нужное время. И момент для изучения языка подобно тому, как учим его мы, был упущен. |
| NARRATOR: This “window for language“ remains open until we reach age seven. Then it slowly closes as we advance towards puberty. Before the 1980s, many deaf Nicaraguans were like Mary No Name. They never encountered the window for language because they never encountered others with their disability. But in 1980, after the Nicaraguan revolution the new government tried to enhance deaf people’s lives. It brought deaf village children into Managua to end their isolation. Here, educators tried to teach them an existing sign language. The effort failed. The children showed little interest in learning a language forced upon them. Instead, they began communicating with each other in their own way. Judy Kegl was summoned from the United States to sort out the problem. |
«Окно в язык» остается отрытым, пока ребенку не исполнилось 7 лет. К достижению половой зрелости оно постепенно закрывается. До 1980-х гг. многие глухие в Никарагуа были, как Мэри Ноунейм. У них не было языкового опыта, потому что они не общались с другими глухими. Но в 1980 году, после революции, новое правительство Никарагуа попыталось поднять уровень жизни глухих людей. Глухих детей из сельской местности привезли в Манагуа, тем самым положив конец их уединенной жизни. Учителя пытались научить их существующему жестовому языку, но потерпели неудачу. Дети не проявляли интереса к изучению языка, который им навязывали. Вместо этого они стали общаться друг с другом по-своему. Джуди Кегл была вызвана из США для того, чтобы разобраться в проблеме. |
| KEGL: I came down thinking wherever there were deaf people there was a sign language, and that obviously there would be a full-blown sign language in full swing here in Nicaragua. And I said, “Well, you know, I can learn a bit of their sign language, if that’s what you want and work with you on learning it“. They said, “No, they don’t have a sign language. They have ‘mímicas’. They have mime gestures“. And they pointed to a group of kids and said, “We want to know what they’re talking about“. | Я приехала с мыслью о том, что там, где есть глухие, есть и жестовый язык, и что в Никарагуа, несомненно, есть полноценный жестовый язык, который во всю развивается. Я сказала: «Я могу немного изучить ваш язык, если это то, чего вы хотите, и помочь вам изучить его». Они ответили: «Нет, у них нет языка. У них есть только „mímicas“ — мимические жесты». Затем они указали на группу детей и сказали: «Мы хотим знать, о чем они говорят». |
| NARRATOR: It turned out they were talking about a lot more than anyone dreamed possible. Kegl had arrived in Nicaragua shortly after the birth of a new language. | Оказалось, что никто и не думал, что они говорили о стольких вещах. Кегл приехала в Никарагуа вскоре после рождения нового языка. |
| KEGL: Language needs company. Language needs a community. Language needs some sort of a trigger. And I think that trigger is… it’s not so much that it needs a community in the sense that there have to be lots of people but part of being a community is wanting to share information with each other. | Языку нужно общество. Языку нужен народ. Языку нужен своего рода спусковой механизм. И мне кажется им стал… языку нужно общество не в смысле большого количества людей: быть частью общества значит иметь потребность делиться информацией друг с другом. |
| NARRATOR: Might this moment resemble what happened around 50,000 years ago, the turning point that led to the explosion of human creativity? Language does not need a voice. It is our legacy, an inevitability of being human. Today, we still don’t know exactly when language evolved… when it opened the door to our phenomenal success as a species. | Похоже ли это на то, что произошло около 50 тысяч лет назад, что стало решающим моментом, который дал толчок бурному росту человеческого творчества? Языку не нужен голос. Это наше наследие, неотъемлемая часть человеческой природы. В наши дни мы по-прежнему не знаем точно, когда появился язык, когда он дал нам возможность добиться такого феноменального успеха как биологическому виду. |
| NARRATOR: But language, every language, depends on strict rules all of them familiar. | Но язык, каждый язык, зависит от строгих правил, вам хорошо знакомых. |
| NARRATOR: While many species can communicate, even vocalize, only human languages are driven by complex rules. Every one of our world’s 6,300 languages has them. We call them “syntax“. In her isolation, Mary No Name never encountered syntax. But it is commonplace in the children’s language. | Многие биологические виды могут общаться, даже используя для этого голос, только человеческий язык управляется сложной системой правил. Они есть у любого из 6 300 языков. Мы называем их «синтаксисом». Будучи изолированной от других людей, Мэри Ноунейм никогда не сталкивалась с синтаксисом. Но в языке детей синтаксис — обычное явление. |
| KEGL: Syntax isn’t the set of rules that you learned in your third-grade grammar that you had to memorize so you spoke English the way you’re supposed to. Syntax is… or language, the constraints on language are something that all human beings share. They’re the constraints that are imparted to us by the fact that we share a single human brain. They are the… not just the constraints, but the ability to hierarchically organize information that allows us to construct sentences, novel sentences that have never been said before. That allows us to put a… to tell a story that allows us to prophesy, that allows us to lie. I can sheerly communicate for communications’ sake when I have syntax. Then I can truly use a language. |
Синтаксис — это не свод правил, которые вы учите на грамматике в третьем классе, которые необходимо запомнить, чтобы грамотно говорить по-английски. Синтаксис… или язык, ограничения в языке — это то, что все люди используют сообща. Эти ограничения заданы нам, потому что мы все используем одинаковый человеческий мозг. Это не просто ограничения, но возможность иерархически упорядочивать данные, необходимые нам для того, чтобы составлять предложения, новые предложения, которые еще никто не говорил. Это позволяет нам рассказывать, предсказывать, лгать. Я могу общаться исключительно ради общения, если у меня есть синтаксис. В этом случае я могу использовать язык в полном смысле слова. |
Русский текст подготовлен © 2011 signlang.ru
Лаборатория лингвистики жестового языка 